Любовница Иуды. Роман - А. Гайсин

– Она вам сама приносит вино в алтарь?

– Когда как. Сегодня она принесла.

– А вы лично не пробуете вино, прежде чем вылить его в чашу?

– У меня такой привычки нет… – Благочинный хмуро поправил роговые очки. – А вот покойник, земля ему пухом, иногда грешил. Особенно, если накануне происходило обильное возлияние.

– Какие у вас были с ним отношения? – Джигурда взглянул на священника в упор, следя за каждой тенью на лице.

Отец Прокл тоже посмотрел на следователя серьезными глазами и сложил на животе маленькие женственные руки.

– Не буду скрывать, что по некоторым вопросам веры и жизни мы с ним расходились. В частности, мне был чужд его квасной патриотизм и заигрывание с властями острова. В личной жизни дьякон не всегда следовал правилам благочестия. Редкий пост выдерживал до конца. Мог и обидеть словом. В нем была сильна мирская закваска

– Значит, враги у него были? – прищурился Джигурда.

– Ну, это резковато сказано. У нас ведь не контора и не завод. Немного другие отношения. Неужели вы считаете, что это мог сделать кто-то из наших служителей? – Щеки благочинного приобрели морковный оттенок.

– Скажите, а в алтарь можно войти только через царские врата? Я имею в виду весь иконостас. Или есть еще какой-нибудь запасной вход-выход?

– Есть. Но он всегда закрыт на замок. Только сегодня был почему-то открыт. Может, хулиганы сломали замок вчера вечером?

– А ключ у кого находится?

– У Олимпиады. Она теперь у нас привратница.

– А кто до неё был?

– Петр Караченя. Недавно он уволился.

– Он посвящен был или как?

– Из мирян. Но принял особое благословение дьякона Родиона.

– А где он живёт?

– Это вы у черницы спросите. Она его лучше знает.

– Хорошо. Давайте вернемся к вопросу об алтаре. Туда ведь не каждый может войти?

– Это святая святых церкви. Там совершается таинство, – кивнул головой отец Прокл.

– А не могли бы вкратце раскрыть некоторые детали сегодняшнего таинства?

– О них не принято говорить. Но вам… в общем, я пришёл в церковь за час до литургии. Облачился, почитал особые молитвы. Затем возле жертвенника приготовил хлеб и вино. После этого…

– А бутылку вы сами открывали? – Джигурда агрессивно выдвинул вперед одно плечо.

– Да, сам. Не очень приятное, между нами говоря, занятие. Наши пробки…

– Стоп! – почти вскричал Джигурда и привстал с табурета. – Какая это была пробка, и где она сейчас?

– Обычная, металлическая, без козырька, – смущенно пожал плечами священник и погладил в задумчивости бороду. – А вот куда я её подевал? Впрочем, постойте. Я выкинул её в дырку в оконном стекле, слева от жертвенника. Вчера вечером какие-то юнцы разбили окно. Плоды, так сказать, нашего островного воспитания. И просвещения.

Джигурда молча кивнул лейтенанту Краге, вертлявому человеку с темной щеточкой усов, и тот бесшумно скрылся за дверью (Гайсин последовал за ним).

Джигурда извлек из кармана пачку сигарет, достал одну, но курить не стал, а только понюхал фильтр, как нюхают букетик цветов.

– А пробка легко снималась? – спросил он.

– Трудно. Еле содрал её ножичком. Есть у меня такой сувенирный ножичек – брелок для ключей. Очень удобная вещица.

– А где пустая бутылка?

– Она была не пустая. Там оставалось около стакана. Я спрятал её за жертвенником. Нельзя так делать, конечно. Видимо, дьякон нашел её и допил. Из чаши он не мог. Это было бы уж слишком. К тому же после Великого входа потир ставится на престол, и все прихожане его видят.

– А кого-нибудь из своих служителей вы не заметили в алтаре? Во время литургии… – Джигурда метнул исподлобья придирчивый взгляд.

– Честно говоря, не до того было. Естественно, там мог оказаться кто-то из наших. Любой. Вот дьякон Родион вообще не попадался мне на глаза. Вчера он жалобился на радикулит, и я разрешил ему полечиться, освободил от заутрени. Вот и подлечился, прости, Господи, его на небесах…

Лейтенант Крага вернулся сияющий и протянул на раскрытой ладони изогнутую пробку сиреневого цвета. Джигурда жадно схватил её, как музейную редкость, осторожно расправил, отошел к окну и поднес к прищуренным глазам – казалось, он пытался разглядеть полуденное солнце сквозь эту пробочку.

Чем-то не удовлетворившись, он вытащил из портфеля складную лупу и снова прикипел к находке… На этот раз на его напряженно вывернутых губах проклюнулась победная улыбка, а на стеклах очков заиграли солнечные зайчики.

– Характерная дырочка от иглы! – сообщил он со счастливым вздохом и велел Краге принести пустую бутылку из алтаря.

– Вы хотите сказать, что яд в вино закачивали шприцем? – Благочинный сжал пальцами небольшую панагию на груди, словно защищаясь от скверны. – Но зачем? Чтобы отравить дьякона Родиона? Не вижу смысла. Не та фигура.

– Вы правы. Думаю, мотивы и замысел у этого преступления более серьезные, – сказал Джигурда и посмотрел на Иуду странноватым, рассеянным взглядом, будто мысленно соединял некие звенья в единую логическую цепочку.

Появился Крага, гордо неся голубовато-зеленую бутылку, которую он держал за горлышко, обернутое носовым платком. (Нашего школьного друга распирало от сознания своей значительности.)

Следователь попросил хозяйку дома показать место, где хранилось вино. Всё ещё охваченная страхом привратница подошла к топчану, покрытому лоскутным одеялом, и вытащила из-под него пластмассовый ящик – гнезда ящика под старой мешковиной оказались пусты.

– Сегодня последнюю бутылку отдала, – Олимпиада скорбно поджала узкие губы.

– Кто ещё, кроме вас, знал, где находится вино? – строго спросил Джигурда и дал знак своему помощнику забрать ящик: вдруг остались отпечатки пальцев.

– Владыка знал. И тот же отец Родион… – привратница потупила печальные глаза.

– А этот… Караченя?

– Петенька? А как же. Он ведь сам полнехонький ящик сюда притащил со склада. Я ещё отговаривала: надорвешься, мол…

– Когда он в последний раз был здесь?

– Вчера, после обедни. Ему надо было какие-то дела утрясти в епархии. И ко мне заглянул. Баночку липового меда принес. Он любит гостинцы дарить.

– Значит, у него была с собой какая-то сумка? – с деланной небрежностью поинтересовался следователь, одновременно проверяя задвижки на окнах.

– Черный портфельчик вроде чемоданчика.

– Дипломат? Вспомните: при Карачене вы куда-нибудь отлучались? Во двор или в церковь?

– Петя сказал, что меня владыка просил зайти в епархию. Я пошла, но там отца Прокла не застала. Ушел, сказали, в комитет по делам религии.

– Итак, вы отсутствовали минут десять-пятнадцать. Или больше?

– Примерно десять… Я не замечала. Без часов хожу.

– Потом вы вернулись. Что в этот момент делал Караченя? Или его уже не было?

– Петя дождался меня. Сидел и листал четвероевангелие… – в лице Олимпиады что-то едва уловимо дрогнуло, и она невпопад перекрестилась.

– Расскажите о нем. Что он за человек? – настойчиво продолжал спрашивать Джигурда.

Он по ходу задаваемых вопросов становился все азартнее, это отражалось в мимике и жестах.

Привратница глубоко вздохнула, присела на короткую лавочку у стены и сплела на плоской груди узловатые пальцы, словно приготовилась к исповеди.

Иуда наблюдал за ней с неприязненным любопытством: какими-то своими чертами, как он после признавался, эта женщина вызвала у него в памяти образ Ширы, скаредной тещи Кифы, – которую равви вылечил от тяжелой лихорадки. Иуду она почему-то невзлюбила с первой встречи и советовала Егошуа избавиться от него. Рядом с истеричной Широй, похожей внешне на сушеную рыбу, Иуде всегда мерещился необъяснимый трупный запашок, и потом у него на целый день портилось настроение. Чтобы избавиться от могильного запаха и взбодриться, он уходил на берег озера, к Дидиму, брату Симона и помогал тому мастерить новую лодку. Дубовые доски они связывали полосками тисовой коры, а зазоры между ними заполняли мхом и кусочками кремня. Приятная работа и ветер с озера вытесняли запах тлена. Кифа как-то похвалился набожностью своей тещи перед равви, но Егошуа сказал: остерегайтесь тех, кто ищет себя в Боге, а не Бога в себе, Симон, впрочем, не обиделся.

– Петеньку я люблю, как сына, – начала Олимпиада – Он ведь рос без родительской ласки. В детском доме воспитывался. Оттого и потянуло его к Господу, яко к отцу родному. Искал у Всеблагого защиты и любви. Петю я давно заприметила в нашей церкви. Стоит, бывало, в уголке подобно нищему отроку, похожий на тонкую свечечку. Глаза большие, тихие, полные внутреннего созерцания. Я вела с ним духовные беседы, кормила, подшивала одежонку. Потом он стал работать у нас сторожем. В армию его не взяли по здоровью. Готовился под опекой дьякона Родиона поступать в семинарию.